Л.П.: Бывали хуже времена, но не было подлей. В эти годы безвременно сломалась не одна судьба.
Дл тех, кто вступил в перестройку 30-40-летними, боюсь, годы брежневского безвременья оказались роковыми»
«- А как вы воспринимали личность Хрущева ?
Л.П.: Контраст между имиджем Сталина и Хрущева был, конечно, разительным. Я попытаюсь как можно точнее воссоздать мое тогдашнее восприятие Хрущева. Может быть до конца этого сделать не удастся, ведь прошло много лет и последующие события и впечатления не могли не повлиять на память о нем. Если говорить о личности Хрущева, то он – продукт и жертва своего времени. Незаурядный народный ум, высокая мотивация действий, искренность и непосредственность, так не свойственная его предшественникам – все это, казалось бы, должно было снискать ему симпатии если не большинства, то многих. Общественная жизнь довольно резко изменилась, меньше стало казенщины; поэтические вечера в Политехническом, Лужниках, барды, фестиваль молодежи и студентов в Москве в 1957 году, когда впервые мы видели на улицах иностранцев, с которыми можно было общаться непосредственно, поездки руководителей страны в зарубежные страны – все это было ново, необычно.
Но при все при том отношение к нему было какое-то ироническое. «Никита» называли его в народе.
Где-то с половины срока его правления в средствах массовой информации стали проскальзывать интонации культа нового вождя, что не могло не вызвать чувство тревоги. Смещение Хрущева с поста я восприняла довольно равнодушно. Казалось, что к власти пришли молодые те самые, что поддержали Хрущева 7 лет назад во время попытки переворота. Была надежда, что политика Хрущева будет продолжена без издержек характера и темперамента Никиты Сергеевич.
Сейчас, много лет спустя, я расцениваю Хрущева как незаурядного политика, порядочного человека, испорченного неограниченной бесконтрольной властью. Толчком к началу размышлений, которые привели меня в конце концов к такому убеждению был эпизод, рассказанный мне покойной Екатериной Семеновной Николаевой.
Это было в 1973 году. Она жила на даче с внуком. Внуку было 14-15 месяцев. И вот однажды вечером, когда родители мальчика только что уехали, у малыша поднялась высокая температура, начался бред. Екатерина Семеновна вышла на улицу, в доме она была одна, было уже поздно.
Увидев освещенное окно, она постучала туда. Оказалось, что там (как выяснилось впоследствие) внук Хрущева готовился к вступительным экзаменам в институт. Он взял велосипед, поехал, вызвал врача, сообщил родителям мальчика и не ушел до тех пор, пока не подоспела помощь. А как вы думаете вели бы себя дети и внуки Брежнева ?
Оглядываясь назад, видишь все то доброе, что сделал Хрущев для страны и народа.
Для того, чтобы имя его осталось в истории достаточно одного разоблачения культа личности Сталина, что потребовало незаурядного политического и личного мужества.
С именем Хрущева связано жилищное строительство.
Он пробил первую брешь в ограде изоляции нашей страны, хотя бы тот же фестиваль, когда мы, как дикари, смотрели на иностранцев. Он искал, ошибался, но делал дело. Кстати охранительные тенденции были еще достаточно сильны.
Летом в год фестиваля у нас в институте была месячная эксплуатационная практика в Ленинграде и первая технологическая – в Молотове. Интервал в несколько дней между этими практиками совпадал по времени с началом фестиваля. Чтобы не допустить общения с иностранцами нас решили не пускать в Москву, а прямо из Ленинграда через Киров направить в Молотов. Мы взбунтовались и настояли на своем праве принять участие в фестивале. Мы были в Москве 2-3 дня, после чего отправились в Молотов, а приехали уже в Пермь: городу было возвращено историческое имя после попытки переворота, предпринятого большинством Президиума ЦК партии во главе с Маленковым и Молотовым.
Сообщение о пленуме, снявшем с постов Маленкова, Молотова, Кагановича и «примкнувшего к ним Шепилова» было опубликовано за месяц до этого.
Я говорю о попытке переворота, но это мое теперешнее знание, а тогда в официальных сообщениях говорилось, что основной ошибкой этих товарищей была недооценка значения подъема казахстанской целины и противодействие этой политике.»
«Т.П.: В 1957 году, в год фестиваля, я училась в институте. В июле нас направили на сельскохозяйственные работы в глухую деревню (не помню названия) Верейского района Московской области. Деревня находилась в 18 км от Вереи, никакого транспорта. Обычно в колхоз нас отвозили на открытом грузовике (даже летом ехать было холодно). Дороги такие, что без приключений мы оттуда никогда не выбирались. Света не было. В колхозе было несколько деревень, отстоявших друг от друга на довольно большие расстояния.
Вначале мы работали отдельно от колхозников на прополке. А когда стали косить клевер, мы вместе с колхозниками ворошили его, а потом – высушенный – стоговали. И вот однажды днем нас всех собрали прямо на поле, приехал какой-то уполномоченный и объяснил, что состоялось какое-то заседание (сейчас не помню, а тогда в голову не брала такие вещи) пленума ЦК или политбюро ЦК, на котором была осуждена «группа Маленкова-Молотова и примкнувшего к ним Шепилова».
Причины осуждения были изложены очень невразумительно. И мы, и колхозники выслушали это сообщение без всякого интереса, со скукой. Надо сказать, что в это время я вообще не интересовалась политикой, газет старалась не читать, читала, если только что-то надо было сдавать в институте, так как во всех газетах было практически одно и то же».
