В общем, из чтения раздела про ГДР (про СССР у него нет) складывается впечатление, что самое плохое положение печати и СМИ из всех европейских соцстран было в СССР. В ГДР в 70-80-е, авторы могли нелегально публиковаться за рубежом без особых последствий для себя, даже более того - быть выездными (так режим пытался их переманить на свою сторону). Собственно цензура выходящей в ГДР литературы (Дарнтон рассматривает только художественную) была более дотошной, чем в СССР (практически до уровня соавторства - заставляли переписывать даже стихи), но, выходит, не охватывала всего репертуара книги. Хотя автор специально не рассматривает вопрос, насколько понял, был также и частичный доступ книг, изданных в ФРГ, также - даже переиздание в ГДР книг ГДРовских авторов, издавшихся в ФРГ. Можно как пример добавить (не из Дарнтона) еще пример Румынии: в начальный либеральный период правления Чаушеску были упразднены спецхраны (позже восстановлены), также уже в менее либеральный период был упразднен местный аналог Главлита - для контроля литературы там обходились без него.
Также книжка позволяет выдвинуть гипотезу (уж не знаю, стоит ли его назвать Основной Закон Цензуры или нет :-)): при введении неполного контроля над литературной продукцией, т.е. когда значительная часть литературы издается и распространяется помимо аппарата цензуры, цензурный гнет надо той частью продукции, куда цензура дотягивается, делается сильнее, чем в тех случаях, когда в той или иной степени цензура распространяется более широко. Видно как на описанном примере ГДР, так и на примере дореволюционной Франции, наводненной импортной и местной изданной в обход цензуры литературой. (Наличие местного издательства такого рода терпелось из экономических соображений.). Функция цензуры там была скорее в апробации книг на получение королевской привилегии (как бы выдвижение на Ленинскую и т.п. премию); прошедшие цензуру, но не получивших привилегии, издавались на правах терпимости. Не посмотрел, правда, раздел про Британскую Индию - может сразу предположение и окажется опровергнутым.
Да, и в таких системах основная функция по борьбе против нежелательной литературы лежит на полиции (т.е. Штази в ГДР), т.к. львиная доля нежелательной продукции идет мимо цензуры. (Для ГДР и соцстран, конечно, специфика еще одна: предотвращение тамиздата, т.е. забота не о своей публике, а и об впечатлении, производимом на заграницу). Также имеется некоторый канон или по меньшей мере образ желательной литературы - цензура добивается прежде всего соответствия выходящей официально одобренной литературы ему, а не отсечения нежелательной. (В дореволюционной Франции это мягче - этой задаче соответствовала выдача привилегии, но прочая тоже могла выйти официально рассмотренной, хотя и в режиме толерантности. Не тоталитарный режим потому что, даже скорее традиционный, а не бюрократический - в Париже могли не знать не только о состоянии издательств в провинции, сколько где каких, но толком и о правительственных учреждениях по надзору за ней - где какие есть местные. Ну и также стоял вопрос о правительственной монополии на контроль - желающих почеркать или пожечь нежелательные книжки было и без правительства было много, те же парламенты провинциальные). Еще интересный эффект: в таких системах автор мог искать союзников в среде проверяющих, чтобы противостоять против других, более строгих. Во время политического кризиса Мальзерб предупредил Дидро о готовящемся полицейском налете, чтобы тот спрятал в другом месте материалы Энциклопедии. Про ГДР даже и не говорю - там все типично по-советски, плотная работа редакций с авторами, чтобы сделать текст приемлемым; да и не только редакций - в аналоге Главлита и в ЦК тоже можно было найти союзников против ястребов, прямо не занимавшихся печатью, но имевших вес в партии, соответственно могли проводиться целые кампании в печати в пользу "правильного", не гиперкритического прочтения острых произведений.
